– Тачки. Тележки.
– Ja, тачки. Чтобы они могли камни возить на плотину. А то им, беднягам, приходилось все таскать в этих своих ручонках, понимаешь? В общем, кучу вещей я им дал. Я их вовсе не хотел надуть, это точно. Слушай, братишка, а теперь я тебе кое-что покажу.
Капитан ван Тох одной рукой потянул кверху свой живот, а другой вытащил из кармана брюк холщовый мешочек.
– Вот что у меня тут имеется, – сказал он и высыпал его содержимое на стол.
Там была едва ли не тысяча жемчужин самого разного размера: маленькие, как семена конопли, большие, как горошины, и даже несколько величиной с вишню; жемчужины безупречной каплеобразной формы, жемчужины изогнутые в стиле барокко, жемчужины серебристые, голубоватые, золотистые, с черным и розовым отливом. Г. Х. Бонди, будто лунатик, не в силах сдержать себя, начал пересыпать их, ощупывать кончиками пальцев, сгребать обеими руками.
– Какая красота! – в восторге прошептал он. – Капитан, неужели мне это не снится!
– Ja, – невозмутимо ответил капитан. – Красиво, что тут скажешь. За тот год, что я с ними провел, акул они убили, наверное, тридцать. У меня тут все записано, – он похлопал по наградному карману, – а уж сколько я им дал ножей, и этих самых harpoons штук пять, наверное. Между прочим, эти ножи стоят почти два американских dollars a piece, то есть за одну штуку. Отличные ножи, братишка, из такой стали сделаны – ее никакая rust не берет.
– Ржавчина.
– Ja. Потому что это подводные ножи. Ну, для моря. И батаки – тоже в кучу денег мне обошлись.
– Какие батаки?
– Ну, туземцы на том острове. Они, понимаешь, верят, что эти tapa-boys – на самом деле черти, и страшно их боятся. Когда они увидели, что я разговариваю с этими чертями, они даже убить меня хотели. Ночи напролет они звонили в такие колокола, чтобы, значит, этих чертей отогнать от своего кампонга. Шум стоял страшный. А по утрам всегда требовали от меня заплатить за этот самый звон. Ну, за свою работу, понимаешь? Ну а что поделаешь – такие уж они свиньи, эти батаки. Но вот с ящерками этими, с tapa-boys, сэр, – с ними можно делать честный business. Да-да. Очень выгодное дело, пан Бонди.
Г. Х. Бонди казалось, что он попал в сказку.
– Покупать у них жемчуг?
– Ja. Вот только в заливе Дьявола никакого жемчуга больше нет. А на других островах нет tapa-boys. В этом все дело, братишка. – Капитан ван Тох с победным видом надул щеки. – Это и есть то Большое Дело, которое я обмозговал в своей голове. Слушай, братишка, – сказал капитан, тыкая в пространство толстым пальцем, – кстати говоря, с того времени, что я с этими ящерками занимаюсь, их стало куда больше! Они ведь теперь умеют защищаться, you see? Да? А будет их еще больше! Ну что, пан Бонди? Разве не чудесное предприятие?
– Но я все еще не понимаю… – неуверенно начал Г. Х. Бонди, – в чем, собственно, ваша идея, капитан?
– Да как же, возить tapa-boys на другие острова с жемчужными раковинами! – вырвалось наконец у капитана. – Я обратил внимание, что эти ящерки сами по себе не могут переправиться через открытое и глубокое море. Они, конечно, могут какое-то время плыть, а какое-то – идти по дну, но на большой глубине для них слишком сильное давление; слишком мягкие они, смекаешь? Но если бы у меня было такое судно, в котором можно было бы устроить такой tank, ну, емкость для воды, то я бы мог их развозить, куда мне нужно, see? И они в тех местах искали бы жемчуг, а я бы ездил к ним и привозил ножи, harpoons и всякие прочие вещи, которые им понадобятся. Эти бедняжечки в своем заливе Дьявола так… распоросились, что ли?
– Расплодились.
– Ja, расплодились. Да так, что им там жрать будет нечего. Они едят всяких мелких рыбешек, моллюсков и всякую водную мелочь; но и картошечкой не побрезгуют, и сухарями, и вообще разной нормальной едой. В общем, можно было бы их кормить в этих самых tanks на борту. А в подходящих местах, где людей мало, я бы их выпускал опять в море и делал бы там – как это сказать? – такие farms для этих моих ящерок. Я бы хотел, чтобы у них еды было вдоволь, у этих милашек. Они ведь такие чудесные, такие умницы, пан Бонди. Вот как только ты их увидишь, братишка, так сам первый скажешь: hullo, Captain, полезные у тебя зверушки. Ja. А ведь в наши дни люди с ума сходят по жемчугу, пан Бонди. Вот такой вот большой business, который я придумал.
Г. Х. Бонди пребывал в сомнениях.
– Мне очень жаль, капитан, – уклончиво начал он, – но я… я, право, не знаю…
В небесно-голубых глазах капитана Я. ван Тоха блеснули слезы.
– Это плохо, ой как плохо, братишка. Я бы мог тебе оставить весь этот жемчуг как… как guaranty за это судно. Но сам я его купить не могу, понимаешь? Я знаю об одном просто замечательном судне – стоит здесь, в Роттердаме… у него Diesel motor…
– А почему вы не предложили это дело кому-нибудь в Голландии?
Капитан покачал головой:
– Я этих людей знаю, братишка. С ними я об этом говорить не могу. А ведь я мог бы, – задумчиво сказал он, – возить на этом судне и всякие другие вещи, всякие goods, и продавать их на этих островах. Конечно! У меня там знакомых куча, пан Бонди. И при этом на моем судне могли бы быть и tanks для моих ящерок…
– Ну, об этом как раз можно было бы подумать… – размышлял вслух Г. Х. Бонди. – Тут как раз такое дело… Ну да, нам ведь нужно искать новые рынки сбыта для нашей промышленности. Недавно я как раз по случаю говорил об этом с некоторыми лицами… Я бы хотел купить одно или два судна – одно для Южной Америки, а второе как раз для восточных областей…
Капитан оживился.
– Ну вот это другое дело, молодец, пан Бонди, сэр! Суда ведь в наши дни очень дешевы, целую гавань можешь купить за так… – Капитан ван Тох пустился в технические подробности того, где и почем продаются сейчас какие vessels, boats и tank-steamers. Г. Х. Бонди, однако, не слушал, а только наблюдал за ним; Г. Х. Бонди разбирался в людях. Ни на секунду он не принял всерьез ящериц капитана ван Тоха, но сам капитан был ему интересен. Да, он честен. И знает обстановку там, на месте. Ну, конечно, он безумен. Но, черт возьми, дьявольски симпатичен. В сердце Г. Х. Бонди зазвучала какая-то фантастическая струна: корабли с жемчугом и кофейными зернами, с пряностями и всеми ароматами Аравии. Г. Х. Бонди вдруг почувствовал то странное волнение, которое обычно приходило к нему перед тем, как он принимал любое важное и успешное решение, – чувство, которое можно было бы выразить словами: сам не знаю почему, но, наверное, я за это берусь.